Вы никогда не задавались вопросом, как сильно влияют на человека цвета? Почему мы так по-разному реагируем на черный, фиолетовый, зеленый, золотой… Почему отдыхать лучше среди зелени, думать о любви – среди розового и красного, размышлять и созидать – в светло-голубых стенах.
Позвольте, я расскажу вам о своем цвете.
Белый. Вы знаете, его сложно назвать цветом. Белый – это абсолют. Ничто. Нигде. Никак.
Моя одежда белого цвета с тех пор, как я осознал себя как личность. Нет, точнее будет выразиться так: когда я понял, что моя личность слишком сильно отличается от окружающих меня людей.
Я смотрю на самого себя, как на нечто странное и непонятное. Вы никогда не испытывали такого ощущения, что во всем своем теле, во всем своем сознании вы владеете лишь одной крохотной частицей, которая позволяет вам смотреть на мир?
Белый. Всю свою жизнь я искал эмоции в самом себе. Я всю жизнь смотрел на Мелло и втайне желал понять его. Он – то, что я не способен осознать. Он полон чувств и эмоций, он черный, золотой, красный, зеленый. Что значит выражение «им овладели эмоции»?
Я не нашел еще то, что подходило бы моему цвету. Я могу поблагодарить Джованни, но я испытываю лишь слабый отголосок настоящего чувства благодарности. Джованни описывал это так: «Когда ты по-настоящему благодарен, тебя словно распирает изнутри, по щекам катятся слезы, руки немного дрожат…».
Я должен, я обязан благодарить его за то, что он сделал для меня – он описывал каждое человеческое чувство, от самой страшной ненависти (которую не способен испытывать, но которую может себе представить) до самой горячей благодарности. Он отказался описывать любовь и нежность, но, если судить по другим людям, это глубоко индивидуально.
Что-то отделяет меня от того, чтобы что-то чувствовать. Возможно, это и хорошо, ведь иначе я бы не смог так мыслить, я был бы подобен Мелло. Я должен сказать вам, если уж про него зашел разговор, что Мелло я считаю гениальным. Это факт – Мелло уступает лишь Рюзаки. Я не был способен предсказать его действия, пока не рассчитал с помощью Джованни все его эмоции, под влиянием которых он решает, что совершит. Да и сейчас… Я не понимаю его. Что касается меня, то я, безусловно, талантлив. Но не более того. Мне многое дано, но в своих размышлениях я руководствуюсь логикой, дедукцией, множеством теорий, в какой-то степени – интуицией. У меня есть особая система, я не могу ее описать, но я всегда чувствую, если нахожусь на правильном пути. Я знаю, что примерно так же делал и Рюзаки. Но он, в отличие от меня, мог испытывать чувства, что и погубило его в конце концов. Он знал все, он решил задачу… но не хотел выносить приговор Лайту. Я уверен, что он мог бы прижать того к стенке. Но не стал. Я не знаю, как поступил бы я…
В любом случае, эта часть моего рассказа затянулась. Вам незачем знать, что я такое, - представьте себе белый паззл, сложите его – и вы получите меня.

1

Deep beneath the cover of another perfect wonder
Where it’s so white as snow © RHCP

В ту зиму снег шел особенно сильно, весь приют словно был покрыт белоснежным одеялом. Другие дети играли на улице, кидали друг в друга снежками, смеялись, закапывали друг друга в снег. Я же сидел на окне и смотрел за ними. Было очень интересно просчитывать вероятность их действий. Я не понимал того удовольствия, которое явно испытывали остальные. Получить по лицу холодным белым комком. Может, это покажется смешным, но до того дня я ни разу не дотрагивался до снега. Если бы не Мэтт, я бы так и не вышел на улицу.

Он зашел ко мне в комнату и сел в углу. На щеках были заметны следы слез, шея– мокрая от растаявшего снега, засунутого кем-то Метту за шиворот.

- Долбанный Мелло, - буркнул он, когда я посмотрел на него.

- Что-то случилось? – вежливо спросил я. Мэтт очень редко заходил ко мне. Я закрывал двери только ночью… но ко мне все равно почти никто не заглядывал.

- Ничего, - он отвернулся.

Я испытал что-то похожее на понимание и подошел к нему. Забавно – и в приюте, и позже, все считали, что я намного младше Мэтта и Мелло. Между нами два года разницы, но интересы у нас совершенно различаются. У меня нет возраста – и возрастных увлечений, соответственно. Разве что до восьми я разбирал роботов, а позже у меня появились другие игрушки. Поэтому неважно, сколько мне тогда было лет…
Мэтт – очень странный человек. Иногда мне кажется, что мы с ним чем-то похожи. Например, складом ума. Но тогда все это было еще не так важно, тогда имело значение лишь то, что мокрый замерзший Мэтт забился в угол моей белой комнаты и простужено шмыгал носом.

- Роджер положит тебя в лазарет.

- Без тебя знаю, комок ваты, - беззлобно фыркнул Мэтт и принялся вычищать остатки снега из-под желтоватых стекол своих компьютерных очков.

Я дотронулся до его руки – она была просто ледяная.

Надо сказать, что и я, и Мелло, и Мэтт имеем очень большое личное пространство. Прикосновение означает вторжение. Но мне показалось, что я все делаю верно.
Неожиданно Мэтт сморщился, закрыл лицо руками и уткнулся лбом мне в живот. Стало холодно. Я видел, как Рождер гладит Линду по голове, и та сидит со счастливым лицом, словно сытая кошка. Я подумал, что Мэтту сейчас все равно, он, наверное, плачет, потому что ему горько и обидно, поэтому я прикоснулся ладонью к его затылку, а потом сел рядом и обнял. Мне не очень хотелось смотреть на него и что-то говорить. Наверное, именно поэтому он и пришел ко мне.

Через некоторое время Мэтт вытер лицо рукавом и спросил, глядя в сторону:
- Можешь дать мне свитер? Я не хочу сейчас в комнату идти, в коридоре Роджер стоит.

Я кивнул и указал ему на шкаф.
- Все белое… Почему, Ниа?

- Мне так нравится.
- Ты не очень разговорчив, да? У тебя совсем никого нет…

- Мне неплохо и одному, - я пожал плечами и обернулся. У шкафа стоял полуголый Мэтт и натягивал на себя мой свитер. – Извини.

- Ничего. – Мэтта это нисколько не смущало.

Наверное, они с Мелло часто переодевались друг у друга на глазах, но мне было странно видеть другого человека, когда тот не полностью одет.

Он повесил на стул свой мокрый красно-черный свитер и присел рядом со мной (я к тому времени снова сел на окно).
- Тебе никогда не хотелось выйти к ним?

- Нет. – я увидел Мелло, подкрадывающегося к Арамису.

- Почему? – Мэтт смотрел туда же.
- Меня не очень интересует погода.

- То есть тебе вообще все равно, что творится на улице? – Мэтт внимательно посмотрел на меня.
- Можно и так сказать, - я поймал себя на то, что говорю непривычно долго.

- Неужели нет ничего такого, что привлекло бы тебя? Там столько всего… Летом – листья, трава, цветы, осенью все такое яркое, а зимой – снег…

- Но ты же играешь целыми днями, какая бы ни была погода, - возразил я.

Мэтт, казалось, пытается что-то мне объяснить, но не может.

- Ты не понял, - почти жестко сказал он. Я играю, но я все вижу. А ты собираешь паззлы и не видишь ничего вокруг. Пойдем на улицу.
- Я… - мне и в самом деле не хотелось идти. Солнце скрылось, небо затянуло светлыми облаками, снова пошел снег.

- Идем. Видишь, Мелло в дом пошел… Я хочу показать тебе снег.
И я спрыгнул с подоконника и пошел с Мэттом.

* * *

К тому времени, как я переоделся и вышел на улицу, все остальные оттуда уже ушли. Мэтт шел немного впереди, из-под куртки выглядывали длинные рукава моего свитера.

- Стоп, - скомандовал он.
Мы сели на заснеженную скамейку. Было не очень холодно, вокруг лежали сугробы, до которых еще не добрался Мелло с его страстью сыпать снег всем под одежду. Мэтт глубоко дышал, закрыв глаза. Я не понимал, что он делает, но тоже вдохнул глубоко-глубоко. Запах снега, запах зимы проник в меня. Я почувствовал себя неожиданно светло и радостно, несмотря на подкрадывающиеся сумерки.

- Мне вот сейчас очень хорошо, - произнес Мэтт каким-то необычным голосом.
- Мне тоже, - я сказал правду. – спасибо.

- Ты еще ничего не видел. Надо закрыть глаза.
- Что?

- Ну что ты такой правильный, - рассердился Мэтт, - просто закрой глаза и расслабься.
Я подумал, что он насыплет на меня снега, но глаза закрыл. И в эту же секунду меня настигло состояние тихой сонливости, покоя и уверенности. Мне казалось, что я сижу один посреди бескрайнего океана снега. Падающие снежинки таяли прямо на моем лице.

- Это так здорово, - задумчиво сказал я, открыв глаза, и понял, что уже почти темно.
- Ты так полчаса сидел, что я испугался, что ты сознание потерял, - проговорил Мэтт. – У тебя на волосах куча снега. Блестит.

Я улыбнулся. Мне было очень приятно сидеть рядом с ним.
- Я сейчас одну вещь сделаю, только ты Мелло не растрепи, - насупился Мэтт.

- Какую?
- А вот такую. – Мэтт пододвинулся чуть ближе и прикоснулся к моему виску губами, а потом провел ладонью по моим волосам.

Я не нашел ничего более подходящего, как просто улыбнуться еще раз и взять со скамейки немного снега.
- Он вкусный, - склонив голову, проговорил он.

- От этого можно заболеть. – Роджер говорил, что снег есть нельзя.
- Но вкусно же! Попробуй.

Я откусил маленький кусочек слипшегося снега. Это и правда было вкусно, и я быстро съел весь слепленный снежок.
- Эй, после такого количества и правда заболеть можно! – чуть испуганно вскрикнул Мэтт, но ответить ему мне помешал крик Роджера, раздавшийся из открытой двери столовой:

- Мээээээт! Ниа!!!
- Вот, нас уже ищут. Идем?

- Идем.
И мы пошли на ужин. Я взял Мэтта за руку и так шел с ним, и мне было просто очень хорошо. У меня появился друг, и я не хотел его терять.
Роджер удивленно посмотрел на меня. Но ничего не сказал, а лишь одобрительно улыбнулся Мэтту. Тот слегка сжал мою ладонь.

- Пойдем завтра в парк? Я покажу тебе замерзшее озеро, - шепнул мне Мэтт перед тем, как уйти за свой стол.

Я почувствовал, как во мне просыпается какое-то чувство, но, стоило Мэтту отвернуться, как оно исчезло. Однако я был рад уже тому, что я почувствовал хоть что-то.

2

In between the cover of another perfect wonder
And it’s so white as snow © RHCP

Я никуда не пошел ни на следующий день, ни послезавтра, ни через неделю. Я заболел.
Детям часто говорят не бегать по лужам, не есть снег, не есть грязными руками. Самое интересное заключается в том, что и послушные, и непослушные дети болеют с одинаковой частотой. Послушные, кстати, иногда даже чаще.
Я думаю, если бы я не знал, что от снега можно заболеть, я не лежал бы в кровати с температурой под сорок.
Моменты болезни почти стерлись из моей памяти, но кое-что я все же помню. Я помню утро, когда проснулся и понял, что не могу пошевелиться от страшной головной боли, что меня трясет, а комната словно ходит ходуном. Вместо слов из горла вырывался тихий хрип. С трудом повернув голову, я посмотрел на часы: девять утра. Я пропустил завтрак. Обычно в таких случаях Роджер посылал кого-нибудь за проспавшими, и их кормили чуть позже, предварительно прочитав пару лекций.
В дверь постучали.

- Эй, вата!

Я не мог ответить.

- ВАТА!!! – Мелло был явно в хорошем настроении. Каждый раз, когда его кулак ударялся о дверь, в мою голову словно забивали гвозди. – Эй, открывай!!!

Я совсем забыл, что запер дверь на ночь. Стук стих, но через некоторое время раздался тихий щелчок, и в комнату ввалились Мелло и Мэтт.

- Чем орать, взял бы железку и вскрыл бы дверь, - выговаривал мой друг обиженному Мелло, - всегда ты… О Боже.

Его взгляд упал на меня. Увиденное ему явно не понравилось.

- Роджера позови. Быстро.

У меня не было сил удивляться тому, как скоро повиновался обычно упрямый Мелло. Последним, что я запомнил, был встревоженный Мэтт, положивший мне ладонь на лоб.
Несколько дней прошло как в тумане. Капельницы, врачи, полная тишина, нарушаемая только редкими горестными вздохами приходящего иногда Ватари. Кажется, около моей кровати был даже Эл – мне вспоминается его лицо с выражением сочувствия. Помню Мэтта, держащего меня за руку. Помню снег, валивший за окном. Помню…
В один из дней я проснулся с ясной головой. Очень слабый – ноги дрожали и подгибались, когда я самостоятельно ковылял в туалет. А на столе лежала плитка белого шоколада, большой паззл и открытка. «Счастливого Рождества». Я проболел Рождество, но мне не было особо обидно. Несмотря на семейную атмосферу, царящую в Вамми-хаусе, я прекрасно понимал, что настоящее Рождество может быть только с настоящей семьей. Я не мог принять Роджера или Ватари как отца, как делали многие, кто попали в приют совсем малышами. Мне было пять лет, и я не помнил своей семьи, но… Не мог принять и их. Любил, но семьей назвать не мог.
Чуть позже зашел доктор, улыбнулся, позвал Роджера. Меня осмотрели и заявили, что я почти здоров.

- Много пить. Горячий чай с медом. Бульон. Книжки-игрушки. На улицу пока нельзя, а то снова снега наешься.

- Откуда вы…? – я вопросительно посмотрел на него. Понятно, что Мэтт сказал… Я не мог на него обидеться за это. Но я хотел услышать это от доктора.

- Твой друг очень за тебя волновался. Рассказал, что ты долго гулял, съел снега, сидел на холодной скамейке. Ему ничего бы не было, а ты слишком долго сидел в доме. Счастливого Рождества, малыш, - доктор потрепал меня по голове и вышел.

Я взял шоколадку и паззл.
Когда я окончательно выздоровел и вышел на улицу, было очень холодно, но солнечно. Снег лежал смерзшейся твердой коркой, не лепился, а больно кусал руки. Я понял, чего мне не хватает, если не считать занятий: я давно не видел Мэтта и Мелло.

- Мелло в лазарете, - сказал Арамис, по привычке теребя ворот, - заразился от тебя. Ты себя как чувствуешь? Завтра Новый Год!

- Я… хорошо, спасибо… - чуть заикаясь, произнес я.

Я всегда боялся говорить с Арамисом – он был каким-то слишком взрослым, слишком сильным. В нем был какой-то неясный надлом, проявляющийся иногда в его взгляде, голосе; даже в том, как он перебирал веревочки на толстовке, чувствовалась непонятная обреченность. Только через несколько лет я узнал, что давило на него все эти годы.
В лазарете было чисто, светло и достаточно уютно. Поскольку врач приходил ко мне в комнату, мне не довелось лежать здесь (помню, как Роджер ругался с врачом, настаивая на том, что меня нельзя переносить в другую обстановку). А вот Мелло лежал на постели у окна, хрипло дышал и кашлял во сне.

- Ниа… - раздался за моей спиной тихий голос Мэтта.

- Я… здравствуй… я пришел… - я кивнул в сторону Мелло.

Мэтт выглядел не лучшим образом – спутанные волосы, синяки под глазами, потрескавшиеся губы.

- Я рад тебя видеть, - он приобнял меня за плечи. Мы сели на соседнюю кровать.

– меня не пускали к тебе. А Мелло прокрался подарки положить – и…вот.

Я поблагодарил за подарки. Извинился, что не приготовил ничего для них.

- Мне казалось, Эл был…

- Да, он приезжал на Рождество, - зевнул Мэтт, - его подарок для тебя у Роджера.

- Здорово, - я снова посмотрел на Мелло. – Ты давно спал?

- Угу… - голова Мэтта склонилась на бок. – Надо идти, а то если засну здесь, будет нехорошо.

- Хочешь, я побуду рядом с Мелло? - спросил я. Мне не очень хотелось, но Мэтт и правда выглядел очень утомленным.

- Не стоит… - он собирался сказать что-то еще, но повалился на подушку и заснул. Я закрыл его одеялом и прилег рядом, собираясь смотреть за Мелло. Но Мэтт был такой теплый, за окном смеркалось… Я уснул, прижавшись спиной к животу Мэтта. Сквозь сон я чувствовал, как его руки легонько обняли меня.

3
Now you bring it up
I'm gonna ring it up
Just to hear you sing it out © RHCP

Новый год мы провели втроем. Мне было немного странно не идти спать в десять вечера, а после торжественного ужина идти в комнату Мелло, где стояла небольшая елочка, и пить шампанское, сидя на высокой кровати с черными простынями.

- Не спаивай ребенка, - хихикнул Мэтт, когда Мелло протянул мне бокал.

Это было мое первое знакомство с алкоголем, и, должен сказать, на вкус это было омерзительно, но по телу словно быстро побежали смешные искорки – стало жарко-жарко, а голова стала какой-то слишком легко.

- Где тут ребенок, на два года младше, - фыркнул Мелло, откусив порядочный кусок черного шоколада.

- Одиннадцать – не время начинать буйную жизнь, - добродушно ворчал Мэтт.

- Ты в это время уже курить пробовал! – хмыкнул Мелло. – А я шоколад с мариху…

- Ууух, что-то тебя понесло, - присвистнул Мэтт.

- Ну хоть в чем-то я вату обошел.

- Я больше не буду, - вставил я, заметив, что Мелло наливает мне второй бокал.

- Дело твое, - пожал он плечами.

Мы немного попрыгали вокруг елки, раскидали подушки по всей комнате и свалились, запыхавшиеся и усталые, на кровать. На большее фантазии детей Вамми не хватило. Вернее, при мне Мэтт не хотел «творить непотребства», за что я ему сильно благодарен – мне и простое общение давалось с трудом. Но одна «непотребная вещь» все-таки произошла.

- Давайте поиграем во что-нибудь? – предложил Мелло, облизывая пальцы. По его глазам было видно, что он что-то задумал.

- Хм, - предостерегающе посмотрел на него мой друг, - о чем это ты?

- Не бойся, я не предлагаю крошке Ниа смотреть порно.

- МЕЛЛО!

- Ай! – метко запущенный кусочек шоколада попал Мелло в нос. – ну все. Шампанское допили, бутылка пуста. Предлагаю использовать ее по назначению.

- Это как? – не удержался я.

- А вот так. Я кручу бутылку… на кого она попадает, того целую в щеку. Тот, кого целую, тоже крутит бутылку. Когда на одного и того же человека попадет еще раз, я его поцелую немножко дальше.

- Ничего хорошего из этого не выйдет, - приподнялся Мэтт, - Ниа еще…

- Я согласен, - сказал я. Искорки бегали по всему телу, и мысль о том, что Мелло поцелует меня в щеку, почему-то не казалась неправильной и плохой.

- Надо решить, на чем игра остановится, - решительно проговорил Мэтт, надев мне на голову красный колпак. – нам еще только по тринадцать, и…

- И Роджеру вовсе не обязательно знать, что мы ЗНАЕМ, чем это может закончиться, если все зайдет слишком далеко, - очень мягко ответил Мелло.

Я не совсем понимал, о чем они.

- В любом случае, я за тобой слежу, - тихо прошептал Мэтт.

Когда мы уселись на полу, Мелло раскрутил бутылку. Она указала горлышком на дверь.

- Теперь Мелло должен поцеловать дверь? – невинно спросил я.

- Нет, теперь дверь должна поцеловать Мелло по носу. И посильнее, - буркнул Мэтт, но, наткнувшись на мой взгляд, объяснил, - если попадает на что-то неживое, бутылку берет следующий. То есть я. В данном случае.

Бутылка, раскрученная Мэттом, указала на меня. Мелло зашелся в приступе истерического смеха. Я вспомнил, как Мэтт касался губами моего виска в тот день, когда показывал мне снег. Я думал, будет примерно так же, но Мэтт внимательно посмотрел мне в глаза, погладил меня по щеке (под хохот валяющегося на спине Мелло) и нежно чмокнул в щеку.

- Вы напоминаете мне девчонок, - Мелло сел обратно.

Я крутанул бутылку. Затаив дыхание, я следил, как она почти остановилась на Мэтте, но прокрутилась чуть дальше и указала на коленку Мелло. Тот ехидно улыбнулся.

Я закрыл глаза и быстро клюнул его где-то рядом с носом.
Мэтт засмеялся:

- Это не так просто, Мелло.

- Ничего. Нас только трое, - они снова говорили о чем-то мне непонятном… но теперь я пожалел, что поцеловал Мелло так быстро. Искорки начали бегать по мне все быстрее и быстрее.

- Поганец, - фыркнул Мэтт.

Бутылка указывала на меня.

- Сейчас я покажу крошке Ниа, как можно целовать в щеку, - промурлыкал Мелло, вставая с места и заходя мне за спину. Я обернулся, но он прикрыл мне глаза ладонью и прошептал на ухо, - тсссс… Мы ведь не хотим, чтобы Мэтт надавал нам по попе?

- Что?! – переспросил я, убирая его руку. Дыхание Мелло щекотало мне шею.

- Хм. – Мелло потерся об меня щекой и прижался губами к уголку моего рта.

Искорки разгорались в маленькие огоньки. Я хотел сказать, что это не совсем щека, но стоило мне открыть рот, как язык Мелло прошел по моим губам.

- Мелло! – крикнул Мэтт таким страшным голосом, что тот отпрыгнул назад и сел на место, виновато покосившись на полосатого. – ты перебрал.

Я дотронулся до губ кончиками пальцев. Губы были мокрыми.

- Это плохая игра, - хмурился Мэтт. – Давайте так: если кто-то кого-то хочет поцеловать, пусть он это сделает безо всяких бутылок, а потом все пойдем спать, потому что уже пять часов утра, и у Ниа уже глаза сами закрываются.
Это было правдой – я давно уже скрывал зевки.

-Ты сам сказал, - пожал плечами Мелло, толкнул Мэтта на ковер и поцеловал того в губы. Пожалуй, в тот момент я был близок к тому, чтобы сильно удивиться.

- Ты!… - возмущенно закричал Мэтт, сбрасывая Мелло, - ты… ты… извращенец!

- Да ну, - ухмыльнулся Мелло. – Ладно, и правда – спать пора. Я думаю, Ниа не стоит сейчас идти в свою комнату. Кровать большая, все поместимся.

- Как ты, Ниа? – спросил Мэтт.

- Я… останусь, - прошептал я, чувствуя, что засыпаю и ничего не могу с этим поделать.

- Клади его в середину. И только попробуй протянуть к нему ночью руки, - тихо-тихо ругался Мэтт.

- Я и правда перебрал, - шепотом оправдывался Мелло, забираясь под одеяло и укрывая меня.

- Все, всем спать, - зевнув, скомандовал Мэтт и приобнял меня за плечи.

- Спокойной ночи, - сонно отозвался я.

- Спокойной ночи, - не менее сонно ответил Мелло.

Во сне он был похож на ангела.

4.

За зимой пришла весна, белый сменился серым, нежно-голубым, темно-коричневым. Сладко болела голова. Не настолько, конечно, чтобы отвлечь меня от учебы и работы, собирания паззлов и домиков из игральных костей, но достаточно, чтобы Мэтт мог вытащить меня на улицу.

- Еще раз повторю… - Мэтт затянулся сигаретой и потушил ее о мокрый ствол дерева, после чего аккуратно кинул в мусорное ведро, - между нами есть громадная разница.

- М? – разумеется, я знал, что он мне скажет.

Что я слишком в себе, что я отрекаюсь от мира ради вселенной в своей «чертовой белой башке».

- Ты слишком много сидишь внутри своей чертовой белой лохматой…головы, - засмеялся Мэтт.

Смех был чуть грубоватым, у Мэтта ломался голос, и он очень стеснялся этого, предпочитая молчать. Он компенсировал это молчание общением со мной и Мелло. Следует заметить, что четырнадцатилетний Мэтт очень сильно отличался от тринадцатилетнего. Словно и впрямь существовала какая-то граница между ребенком и взрослым…

*Хотя ни один из детей Вамми никогда не был вполне ребенком. Детские эмоции и детские мечты, но всегда по-взрослому жестокая правда, по-взрослому тяжелые задачи и весьма взрослая ответственность. Все это рождало нас такими, какими мы становились со временем – привязанными к условностям в собственной жизни и парящими на недоступных для обычных умов высотах. Мелло перед своей смертью был озлоблен и гениален, но все так же по-детски трогательно привязан к шоколаду. Это не было его визитной карточкой или отличительной чертой, это не стало его почерком в разборках, в которые он ввязывался – уходить, аккуратно откусывая кусочек шоколада. Он всего лишь любил шоколад…потому что иные привязанности для вышедших из Вамми могли в конечном счете оказаться смертельными. 
Да, мы можем позволить себе очень немногое. Шоколад и крестик на шее. Сигареты и игры. Игральные кости и домики из карт. Любимые позы работы. Любимый тон разговора. Это кажется особым, запоминающимся – потому что у нас нет ничего иного.
Мэтт выбрал сигареты, и никто, - даже Роджер, даже Ватари, приезжающий иногда, даже Л - не смел их отобрать. Мэтту было четырнадцать. Ни один из нас не рассчитывал дожить до тридцати. Ему было четырнадцать, но иногда я чувствовал бездну отчаяния и боли, с которой не в силах справиться обычный подросток. Мэтт же по-взрослому брал пачку сигарет и уходил «подумать», а затем по-детски беззащитно шмыгал носом у меня или Мелло на коленях, когда, вернувшись, искал тепла.
Нам не суждено повзрослеть. Мы должны сочетать в себе гибкость детского ума и взрослую стойкость, умение восстанавливаться и умение помнить все, мы должны иметь идею, ради которой мы действуем… Повторюсь – мы и не думали о тридцати годах. Да что там говорить, мы и о собственном завтрашнем дне не имели права думать. Дело должно быть раскрыто, даже если мы будем устранены. Как раз первого февраля, в день рождения Мэтта, мы закончили основной курс. Мы уже могли самостоятельно вести дело. Мы уже могли полностью осознать, кто мы.*

В любом случае, я любил Мэтта, каким бы он и был.

- Что поделаешь, если в голове бывает интереснее, чем за ее пределами.

- Надо открыть пошире глаза, - задумчиво проговорил он, - как можно шире. Я идиот, Ниа, на свете столько всего, а я зависаю в интернете и играх. Но, по крайней мере, я осознаю, какой я идиот – все равно мир вокруг мне не понять.

Я улыбнулся. Мой мир был белым-белым, несмотря ни на что. В нем был запах снега, вкус снега, четкость и логика ледяных кристаллов и снежинок. Идеально. Абсолютно. Я сказал об этом Мэтту.

- Я не могу так. Я все равно умру в ближайшие десять лет… как и ты, как и Мелло. L, M, N…

- Интересно, кто будет О? – я перевел тему.

- Не знаю…

- Какой-нибудь ОООООлигофрен, - раздраженный голос Мелло разрушил нашу идиллию задумчивости.

- Не в духе? – хмыкнул Мэтт.

- Разумеется. Я снова второй после Ваты.

- Не называй его так.

- Вот что тебя волнует больше? То, как я его называю, а не то, как я себя чувствую? – возмущенно вскрикнул Мелло.

Мэтт поморщился.

- Ты второй, и ничего с этим не поделаешь. Я так вообще третий… Пора понять, что тут малыш Ниа нас делал, делает и будет делать.

- Ты всегда первый, - обратился ко мне Мелло, - почему так? Я не понимаю. У тебя не очень сложный способ мышления, ты не особо гениален, ты младше меня, ты… - он замолчал, переводя дыхание.

О нет, как же ошибаются те, кто говорят, что Мелло меня ненавидел. Он никогда не ненавидел меня. Что угодно, только не это. И тогда он смотрел на меня очень грустным взглядом, и злость его была направлена в основном на себя и немного на Мэтта, но не на меня.

- Я не способен чувствовать. Меня не могут отвлечь эмоции. Мне не важно быть первым, - я сказал ему правду.

Правда – вот то, что на всю недолгую жизнь связало нас обоих. Он говорил правду – о моем мышлении, о моем таланте, обо всем. Мелло мог лгать кому угодно, кроме нас с Мэттом.

-Ты думаешь, избавься я от лишних чувств, я стал бы лучшим? – Мелло плюхнулся на мокрую зеленую скамейку и скомкал фольгу от шоколада.

Мэтт кашлянул. Я молчал, не зная, что сказать.

- Тогда ты бы стал третьим, - проговорил наконец Мэтт. - У меня эмоции на среднем уровне, соображение – что-то между тобой и Ниа, желание быть первым – да никакого, меня не это интересует. Мы сейчас вместе, а через пару лет нас раскидает кого куда… и не будет первых и вторых, будут раскрытые и нераскрытые дела.

- Мдааа… - протянул Мелло, - ты, как и всегда, полон здравого смысла. Придется примириться с этим… но вы же знаете меня. Я не всегда себя контролирую. Сейчас вы – мои лучшие друзья, но однажды я не выдержу и… Я не знаю, что случится. Может, я уйду из Вамми. Может, подамся в мафию. Я не знаю, на что способен. Просто… я прошу вас, - Мелло опустил голову так, что за светлыми волосами не стало видно его глаз, - не забывайте сегодняшний день. Когда-нибудь… когда ваш Мелло совершит что-то очень-очень плохое… вы сможете его понять.

Это было настолько непохоже на него – признание собственной слабости, взгляд в себя, такая звериная тоска в голове, что я почувствовал какой-то ком в груди. Наверное, так начинают плакать. Но Мелло меня опередил – он трясся в тихой истерике, закрыв лицо плотно сжатыми кулаками, и по его щекам текли злые горькие слезы.

Мэтт молчал. Он знал его намного лучше, чем я.

5.
Finally divided by a world so undecided
And there’s nowhere to go © RHCP

Мне исполнилось двенадцать, но внутри меня ничто не изменилось. Все такие же белые мысли, все такие же белые волосы, все такие же белые паззлы.

- Никакого прогресса, - морщился Мелло.

- Никакой в тебе жизни, - огорчался Мэтт.

- Никаких изменений, - заключал доктор.

- Никаких отклонений, - твердил Роджер.

- Идеально… - шептал Эл.

Я был нужен таким – и я оставался таким.

Мы оставались в Вамми, но по сути являлись группой детективов. Наши комнаты были завалены бумагами, и, пока наши ровесники учились, мы практиковались под надзором Эл. Иногда он приезжал в приют, чтобы навестить учащихся – для всех он был олицетворением гениальности; он был идеалом, но мы знали, что он не идеален.
В те дни, когда он бывал в приюте, мы ждали его – все вместе, втроем, в отдельном кабинете, держа в руках стопки отчетов.
Он по отдельности беседовал с каждым из нас, потом рассказывал что-то из своей практики, открывал нам особенности своего мышления. Эти уроки были поистине бесценны. Каждый учился чему-то своему.

- Мэтт, не будь так небрежен. Это не игра, ты не можешь так распоряжаться чужими жизнями. Ты не имеешь на это права. Да, пусть сейчас все обошлось, но в следующий раз удача может изменить тебе, и ты будешь расплачиваться своей совестью за тех, кто погиб по твоей вине. Ты не царь и не бог, ты всего лишь детектив. Ты не сможешь перезагрузить эту жизнь.

- Мелло, отсеки все лишнее. Ты принимаешь во внимание не только нужные, но и бесполезные детали.

- Но как, черт подери, их отличить!? – взрывался обычно Мелло, - они же абсолютно равноценны и со стороны ничего общего с делом не имеют! Почему то, что он хромал, это важно, а то, что он левша, например, не имеет никакого значения?! Или важно и то, и другое?

Когда у Мелло происходили такие вспышки, Эл задумчиво смотрел на него и чуть приподнимал бровь. Мелло давился шоколадом и зло замолкал.

- Твоя беда в том, что ты видишь все со стороны, как ты сам и заметил. У тебя никак не получается проникнуть в дело, ты видишь его, как обыватель, смотрящий на экран телевизора. Самый старый и самый верный способ раскрыть преступление, то, чему учат в самый первый год, то, что тебе даже малыш подскажет, - поставить себя на место преступника. Не свидетеля, не жертвы, а преступника.

Мелло молчал и злился. Все терпеливо ждали, пока он справится со своими эмоциями. Эл продолжал:

- Ты слишком нетерпелив. Я не понимаю, куда ты торопишься. Ты раскрываешь все дела, которые поступают к тебе, но ты тратишь на них слишком много энергии и времени. У тебя не будет такой возможности, когда… - Эл отворачивался и чуть вздыхал, - Мэтт, передай мне сахар, пожалуйста. Так вот, Мелло. Ты – преступник. То, что ты левша, для тебя нормально. Ты знаешь, что люди не обратят внимания на то, в какой руке ты держишь пистолет, им будет не до этого. А вот то, как ты хромаешь, они заметят. Просто ведь, правда? Но стоит тебе показать им, что ты левша, они запомнят и это. Ты не должен дать им понять, что отличаешься от них. Отсюда вытекает следующая деталь, следующий паззл: ты знаешь, что твой подозреваемый все заносит в ноутбук. Самые незначительные вещи: вроде расписания поездов, которое можно записать в блокнот. Ты многое угадываешь интуитивно – твой подозреваемый и впрямь левша, он не выдает себя напрямую, но слишком хорошо все прячет. Он не столь опытен, как ты видишь. Многие преступники, обладающие острым умом и необычным мышлением, все же допускают эту ошибку.

Мэтт слушал, прищурившись и сглатывая слюну – ему страшно хотелось закурить, но дело было намного важнее. Эл усмехался и разрешал тому достать сигареты, прочитав перед этим лекцию о вреде курения.

Мэтт курил в окно. Мелло был раздосадован, но спокоен. Эл устало улыбался и продолжал:

- Если перед вами стоит задача вроде той, что попалась Мелло, вы должны искать того, кто идеален – настолько идеален, что в это даже не верится. Как вы видите, это простое дело – здесь один преступник, одно преступление, одна жертва, но много подозреваемых. Мелло хорошо справился с ним, полиция была бы сейчас только на пути к разгадке, а преступник уже пойман и получил по заслугам. Справедливость восторжествовала. Я хочу, чтобы вы поняли одну вещь: я не могу научить вас большему, что вы знаете. Скажу даже так – мы с вами знаем поровну. Единственное, что я действительно могу – показать вам все доступные мне грани человеческого мышления… и привить вам милосердие. Последние слова тогда казались лишними и ненужными, но позже я понял, что он имел в виду.Эл-человек, который был лишь на несколько лет старше нас, безумно одинокий, такой… беззащитный… Страшно было видеть, с каким трудом он выдерживает эту ответственность – быть грозой преступников. Раскрытие преступлений – самое малое из того, что он совершил. Да, он научил нас ценить то, что мы имеем. Это не касается работы, но оказалось тесно связано с нашей жизнью.

***
* * *

- Ваши судьбы переплетены. Я знаю, что скоро умру.

Когда Эл в последний раз был у нас, мне было тринадцать, Мелло и Мэтту – по пятнадцать. Эл выглядел очень уставшим. На секунду мне показалось даже, что он уже мертв, но в ту секунду он заглянул мне в глаза и скупо улыбнулся. О нет, он был жив, он страстно желал жить, но у него не было больше сил. И – да, я верил в это – он предчувствовал свою смерть.

- Что?! – воскликнул Мелло.

- Да? – спокойно спросил Мэтт.

- Ясно… - прошептал я.

- Я хотел бы поговорить с каждым из вас отдельно. Я не знаю, о чем он говорил с Мелло и с Мэттом. Знаю только, что невозмутимый Мэтт вышел из комнаты с заплаканными глазами, а несдержанный Мелло хранил молчание, а лицо его было белее снега.

Настала и моя очередь.

- Садись, - тихо проговорил Эл.

Я присел рядом с ним на диван. Он поставил передо мной чашку кофе.

- Я вижу вас в последний раз? – спросил я, уже зная ответ.

- Ты знаешь ответ. Мы оба его знаем. – Эл закрыл глаза и вздохнул, - сейчас это уже не важно. Я передаю вам все материалы о деле Киры, все свои догадки. Я знаю, кто Кира, как он действует, кто он, каковы его мотивы… для меня и для тебя мозаика полна. Не хватает одной маленькой детальки. Когда ознакомишься с делом, ты увидишь, что на ней нарисовано. Беда в том, что для всех остальных эта деталь является самой важной. Доказательства. Впрочем, не будем сейчас об этом, ты узнаешь все в свое время.

- Как скажете, - я осторожно глотнул кофе. Он был таким сладким, что я невольно сморщился.

- Я хочу попросить тебя кое о чем. – Эл закрыл лицо ладонями, - ты можешь забыть все, о чем я говорил раньше и еще буду говорить, но… В тот день, когда ты узнаешь о моей смерти, сходи в церковь. Постой в свете солнца, просвечивающего через витражи. Закрой глаза. Прислушайся. Может, тогда ты поймешь меня до конца. Я знаю, что сейчас ты еще ребенок, как бы ты ни был талантлив. Ты очень похож на меня. Скажи мне, что ты думаешь обо мне?

У меня не было времени задуматься над его просьбой, так быстро он задал этот неожиданный вопрос.

- Вы…

- На «ты» сегодня.

- Ты… - я запнулся.

Это было сложно – воспринимать Эл как равного,

- ты очень одинок. - Сейчас, в данный момент – нет, Ниа.

- Ты ценишь человеческую жизнь выше раскрытия преступления, - я наконец набрался храбрости заявить ему об этом, - и мне кажется, умрешь ты именно из-за этого.

- Ты прав. – Эл посмотрел мне в глаза. По его щекам стекали слезы, - у меня нет сил обвинить Ягами Лайта. Сейчас я вижу, что это возможно… есть несколько вариантов заставить его признать себя кирой – не словом, а делом. Но я не могу. Зато ты – сможешь. Ты не был с ним так долго. Кира – это чудовище, проросшее в Лайте. Необходимо убрать Киру. И я не могу пожертвовать Лайтом. Зато ты – сможешь…

Последние слова он проговорил так тихо, что я с трудом его расслышал.

- Теперь о тебе. Все это время я наблюдал за тобой, Мелло и Мэттом. Ты более всех похож на меня, ты заставишь Киру почувствовать себя в клетке. Ты – мой наследник.

Я подавленно молчал. Уж чего-чего, а этого я не добивался.

- Тебе не мешают эмоции, твой почерк очень похож на мой… но ты никогда не справишься без Мелло и Мэтта. Я вижу, что тебе очень сложно чувствовать. Это – твой недостаток, слабое место. Мелло будет твоими руками, пусть непослушными и своевольными, но гениальными и очень сильными. Мэтт будет сдерживать его…

- Но… - я хотел отказаться.

Я не могу, я не должен, я не… не достоин. Но я не смог отказаться, видя влажные глаза Эл, чувствующего свою приближающуюся смерть.

- Мелло понимает, что не он возглавит дело. Из нас всех лишь он способен поставить себя на место Киры, но захочет ли он? Здесь будет немало твоей работы…

- Сколько еще времени ты даешь себе?

- Немного. Осень, зима... Не буду просчитывать вероятности. У тебя будет больше времени. Между моментом моей смерти и тем временем, когда тебе передадут дело, ты успеешь… - он замолчал.

Я не стал спрашивать. Мы выпили еще кофе. Поговорили о музыке. О смерти А. он рассказал мне историю ВВ. Я рассказал ему о снеге. А когда настало время прощаться, Эл неловко обнял меня и погладил по голове. Я попрощался и тихо закрыл дверь; он остался сидеть там один – прижав колени к груди, глядя в одну точку, с влажными щеками, похожий на нелепую нахохлившуюся птицу.
6.

The more I see the less I know
The more I like to let it go…hey oh © RHCP

Как-то раз Мэтт показывал мне, как пройти к их с Мелло любимому месту на озере. Я не хотел сейчас находиться на пляже, где я наверняка не буду сейчас один. Минут через пятнадцать я, согнувшись и закрывая лицо руками, чтобы не поранить лицо о колючие кустарники, по секретным тропинкам Мэтта вышел на берег.

Мелло смотрел на свое отражение.

- Все? – резко спросил он, оглянувшись на меня.

Я кивнул.

- Так странно… Мне кажется, он уже умер… - Мелло тяжело вздохнул.

Я присел рядом с ним. Руки Мелло чуть дрожали, когда он поправлял волосы.

- Он приехал ради нас, как думаешь?

- Да, - Мелло наклонился к воде. – Роджер сказал. Еще он сказал, чтобы Мэтт шел с ним к компьютерам, а я возвращался к ужину.

Мы посидели еще немного, пока небо не заволокло тяжелыми темными облаками. Стало неуютно и холодно. На поверхности воды рядом с Мелло пошли круги.

- Идем? – предложил я. – Дождь начинается…

- Сейчас, - как-то глухо отозвался он.

Я оглядел озеро – оно было гладким, как зеркало. Мелло плакал, стиснув зубы и упрямо глядя на горизонт.

* Может быть, кто-то до сих пор считает Мелло плохим человеком? Скажите мне, вы, выросшие спокойно, не знавшие никаких проблем, не перенесшие в раннем детстве того, что перенес Михаэль (да, сейчас я назову его так) – вы можете осудить его за то, что он совершил впоследствии? За смерти, лежащие на его совести, искупленные страшной болью и его собственной смертью… так легко судить, если ты не знаешь человека… Так легко…*

Может, я делал это зря. Мне тоже было плохо, но скорее очень досадно, горько и обидно. Я не был готов рыдать, как Мелло, крушить технику, чем сейчас наверняка занимался Мэтт. Я мог только сидеть и размышлять, как обычно, - или попытаться утешить Мелло. Глупо, конечно… Но я обнял его и прижался головой к его груди.

- Ты что делаешь, вата? – Мелло порывисто обхватил меня за плечи и уткнулся носом мне в затылок, - что ты делаешь, дурацкая ты хладнокровная вата? Я сейчас потеряю контроль, и…

- Теряй, – сказать это было очень легко, но к тому, что за этим последовало, я готов не был. Мелло как-то странно всхлипнул и толкнул меня на землю, после чего сел рядом и стал водить по моим губам кончиками пальцев.

- Ты понимаешь, что это зайдет дальше, чем детская игра в бутылочку? – он оглядел меня злыми прищуренными глазами; пустота, таящаяся в них, заставляла отводить взор.

Меня начала бить дрожь, когда я понял, о чем он. Когда тебе тринадцать, и ты знаешь слишком много, но испытал еще слишком мало, подобные вещи и даже мысли о них вселяют в тебя леденящий ужас, сковывающий все твое тело. Перед моими глазами встал Мелло на тот новый год; Мэтт, сидящий на заснеженной скамейке. Снег. Белый. Белый-белый…
Я сглотнул и закрыл глаза. И молча кивнул.
Мэтт.

Роджер не стал ругаться из-за испорченных компьютеров, он просто выставил меня на улицу, горестно озирая обрывки проводов и развороченные платы. Думаю, ему тоже было не слишком весело.
Я закурил. Небо из безоблачного и голубого быстро становилось неприятно серым. Ветер гонял по дорогам сорванные листья, мелкий песок и тучу неприятно колющей руки и лицо пыли. Навстречу мне попадались беззаботно беседующие дети и подростки – чтоб им всем сдохнуть, они не знают и никогда не узнают, зачем сегодня приезжал Эл. Им еще только предстоит пережить его смерть. Мы же должны носить ее в себе.
Мне было страшно за Мелло – в своем горе он мог натворить много нехорошего. Он ведь псих, сумасшедший, он не способен себя контролировать, если перейдет определенную черту. Наверное, он сейчас на озере, и не дай Бог, если там окажется еще кто-то. Мелло либо изобьет его, либо трахнет, чтобы на время заглушить свою боль. Я подумал о Ниа, который наверняка сейчас сидит в своей комнате один на один с собой. Белый среди белого, с белыми мыслями и белыми эмоциями. Вряд ли он пошел куда-то еще, хотя… По своему детскому еще убеждению в том, что друзья не могут сделать больно, он мог отправиться за Мелло, чтобы попытаться его утешить… Господи.
Я выругался и побежал к озеру; меня провожали недоумевающими взглядами – что, этот полосатый придурок бежит под дождь?
У каждого из нас есть места, которые ему чем-то памятны. Для нас с Мелло таким местом всегда был пологий берег, окруженный со всех сторон колючими зарослями, откуда открывался красивый вид на приют и лес за ним. Пробраться туда почти невозможно, если не знать вытоптанных нами тропинок. Сейчас я сильно пожалел о том, что показывал их Ниа – с его памятью запомнить их было проще простого, а пройти по ним снова для него затруднений не составит точно.
Матерясь и обдирая одежду о ветки, я пробирался к нашему берегу. Вот уже видна гладь воды, вот уже…
Увиденное заставило меня резко остановиться и остаться в кустах. Я не поверил своим глазам.
Мелло с выражением исступления и какой-то одержимости нависал над Ниа, лицо которого исказилось от боли.

- Ниа… - прошептал я тихо, прислонившись головой к стволу дерева.

Я почувствовал, как глаза наполнились слезами. Мелло, подонок, что же ты творишь?
Ниа медленно повернул голову в мою сторону. Мелло продолжал резко двигаться, впиваясь ногтями в плечи Ниа, оставляя на них кровоточащие царапины. Когда Ниа повернулся, я заметил на его шее укус Мелло.
Ниа смотрел мне в глаза все это время, и я не мог оторваться от этого жуткого зрелища – один мой друг, потеряв рассудок, причинял другому страшную боль, а другой лишь закусывал губу, чтобы не закричать, и лишь иногда тихо вскрикивал. Я не мог пошевелиться. Я не мог раскрыть рот и закричать Мелло, чтобы он перестал сходить с ума.

«Я знал, что что-то подобное произойдет», – говорили полные слез глаза Ниа.

«Ты не должен быть здесь», - я ответил ему взглядом.

«Кто-то же должен».

«Но не ты».

«Мэтт…» - Ниа на мгновение отвел взгляд, когда Мелло шумно задышал ему в ухо.

«Я убью его. Я…»

В этот момент я увидел глаза Мелло – пустые, страшные, холодные. До этого я никогда не видел его настолько безумным.

- Мелло, - тихо позвал я, когда тот повалился на траву, глядя в небо все теми же безумными глазами. – Мелло, друг, приди в себя…

- Он очнется, - прошептал Ниа, стараясь сесть.

- Ниа, - я подбежал к нему, перешагнув через лежащего Мелло.

Я уверен в том, что он и сейчас меня не заметил. Когда Мелло смотрит такими глазами, пустота не только в его взгляде. Пустота в его сердце, в его голове – внутри. Но и снаружи – тоже пустота. Мелло говорил, что когда он теряет рассудок, он иногда перестает видеть из-за красного тумана перед глазами. Возможно, это и хорошо. Он мог бы натворить куда больше дел, если бы хорошо видел в такие моменты.
Ниа сел, беззащитно глядя на меня.

- Ты зачем сюда пришел, глупый ты кусок ваты, - закричал я, вытирая кровь с его плеча.

- Так было надо. – ответил он в своем духе.

- Ты идиот. Ты дебил. Ты… Чертова вата, Ниа, что же я теперь делать буду?

- Дай мне мою кофту, пожалуйста, - кротко проговорил он.

- Есть ты сейчас наденешь кофту, то будешь похож на ВВ. – я задыхался от ощущения слепой ярости и беспомощности. Ниа погладил меня на ладони, и я сел рядом с ним.

- Ты…как ты? – сказал я, относительно успокоившись.

- Больно.

- Идти сможешь?

- Мне бы встать сначала, - он схватился на мое плечо и приподнялся, стыдливо отвернувшись.

Мне стало так безумно его жалко – голый, окровавленный, смущенный, заляпанный спермой Мелло.

- Ниа… - у меня запершило в горле, когда я посмотрел на него снизу вверх.

Он погладил меня по голове и поковылял к озеру. Когда я вскочил, чтобы ему помочь, он ласково остановил меня и указал на Мелло.

- Ему сейчас твоя помощь нужно намного больше.

1.
Where are you? – Mello
Who are you? – Matt
I’m here, I’m Near. Near, near. – Near.

Первые дни после ухода Мелло были похожи на мучительный бред, от которого нельзя было убежать. Мы вдвоем – я и Мэтт – чувствовали себя часть одного целого организма, от которого какой-то невероятно жестокий садист срезал большую часть мяса.
Нервы были на пределе. Состояние тихой депрессии вынуждало нас уходить от приюта на много миль, блуждать в заснеженном поле, падать на снег и хрипло кашлять. Мелло унес нас из нашего тела, Мелло невольно забрал по немалому куску наших сердец.
Мы молчали. Мы почти не говорили, но хватались друг за друга, как один утопающий хватается за другого, зная, что утонут оба, но не желая оставаться с холодной тьмой наедине.
В эту зиму белый впервые подвел меня. В холодном снежном исступлении мы крепко сжимали руки друг друга.
Это был кошмарный сон.
Особенно трудно было проснуться на следующее утро. Мэтт всегда шел курить в комнату Мелло в половине восьмого утра. И по старой привычке, еще не проснувшись окончательно, он зашел к нему, достал сигареты… и бессильно осел на пол, кроша сигарету на множество маленьких белых обрывков и крошек. Я взял его за ладонь. Мэтт взмахнул рукой, и табачная пыль разлетелась по комнате. У Мелло был постоянный бардак, но мы полчаса ползали по полу, собирая остатки сигарет; после этого сидели в углу, соприкасаясь плечами – воспаленные красные глаза, ссадины от ковра на коленях и локтях. Без слов.
В те дни приют казался нам таким холодным и жестоким местом, что мы готовы были выть от тоски. Любое случайно брошенное слово, косой взгляд, - блеск светлых волос и шоколад на десерт, серебряные кресты, зеленые глаза, знакомые интонации – и мы сходили с ума.
Да, я, Ниа, сходил с ума. Вряд ли это было кому-то заметно – я раз за разом собирал белую мозаику, в которой не хватало одной детали; с безумной надеждой я рассыпал ее по полу, надеясь, что уж сейчас-то я точно сложу ее всю.
Но как бы ни было тяжело мне, мои страдания казались мелкими по сравнению с болью Мэтта. Я опасался, что он уже не придет в себя. Как-то раз я застал его разговаривающим с воздухом. Мелло любил сидеть на подоконнике, свесив ноги на улицу. Мне было страшно и холодно слышать деланно живой голос Мэтта:
- Эй, слезай, шокоголик несчастный!
Мэтт смотрел пару секунд на пустое место у окна, потом переводил взгляд на меня, опирался на стену и подолгу смотрел в окно, за которым бушевала метель. С кривой улыбкой он хватал меня за плечи и долго не выпускал. Мэтт всегда обнимал Мелло по-особому: всей ладонью с поджатым безымянным пальцем – дань какому-то их общему воспоминанию. И теперь я чувствовал подогнутые фаланги. Иногда он оставлял на моих руках и плечах синяки. Больно не было.
Я навсегда запомнил его тусклый взгляд, мертвый голос, холодные пальцы. Я навсегда запомнил, как Мэтт – наш хладнокровный уравновешенный Мэтт – срывающимся голосом при всем приюте орал на Роджера и уборщиков, когда те решили было убрать комнату Мелло и передать ее следующему прибывшему ребенку. Никто так и не посмел тронуть его комнату – Мэтт обещал убить всех, от Роджера до самого себя, и если его планам в отношении убийства другого верили не все, то в его намерение прирезать самого себя не поверить было сложно.

Мы приходили в себя примерно месяц. К концу этого срока мы валились с ног и уже попросту боялись появляться где-то друг без друга. Кончилось все тем, что оба мы подхватили сильнейшее воспаление легких. Мы лежали на соседних кроватях в приютском лазарете, и прозрачные трубочки капельниц казались мне ветвями невиданных деревьев. В своем беспамятстве я тянул к ним руки, выдирая иголки из вен. Кровь стекала тоненькими ручейками. В конце концов я понял, что мои руки зафиксированы в одном положении и шевелиться я не могу. Может, это было и к лучшему…

А двадцать четвертого декабря все закончилось. Я открыл глаза и даже не сразу понял, где я нахожусь. Было сложно понять, кто я, откуда я. Даже свое имя я припомнил с трудом.
Найт Ривер. Ниа. Вамми. Мэтт. Мелло. Рюузаки. Роджер. Ватари. Дела.
Память возвращалась очень медленно, но верно и спокойно. Произошедшее между мной и Мелло относилось теперь к фактам и не воздействовало на мое соображение.
Я повернул голову и увидел за окном мягкое светло-серое небо, с которого, кружась и танцуя, сыпались пушистые снежинки. Изредка сквозь разрывы облаков выглядывало солнце; его косые лучи ложились на мою подушку так же мягко, как снег, падающий с неба, покрывал кровоточащую рану на моем сердце.
На соседней кровати тихо сопел Мэтт. Он казался очень уставшим, замученным, но уже вполне здоровым.
Ощущение праздника наполнило меня, и, взглянув на календарь возле постели, я прошептал:

- Рождество.

Этого оказалось достаточно, чтобы Мэтт очнулся. Он, слегка недоумевая, осмотрелся вокруг, понаблюдал хоровод искрящихся снежинок, щурясь от солнечного света. Перевел взгляд на свои худые руки с синими пятнышками уколов. Грустно улыбнулся мне.

- С Рождеством, Ниа…

У меня защипало в носу. Я с трудом перелез к нему на кровать и обнял его. Когда пришел Роджер нас проведать, мы сидели под одним одеялом и выглядели, должно быть, как два идиота – с мокрыми от слез лицами, но улыбающиеся и держащиеся за руки.
В этот же день я вспомнил о просьбе Эла.
«Сходи в церковь. Постой в свете лучей солнца, проходящего через цветные витражи. Возможно, тогда ты поймешь меня…» - раздался у меня в голове голос Рюузаки.

- Мэтт, - я тронул друга за рукав.

Мы сидели за небольшим столиком и с аппетитом уничтожали рождественский обед. Конечно, вечером Роджер обещал много-много всего, но пока нам, как выздоравливающим, полагалась только самая простая еда. 

- Да, малыш? – он продолжал называть меня так, и мне было лень возражать.

- Я должен зайти в церковь.
На секунду лицо Мэтта омрачилось, - должно быть, он вспомнил, что Мелло верующий.

- Я думаю, что… я пойду с тобой. У меня есть к Всевышнему пара вопросов.

Задумываетесь ли вы, как сильно влияет на человека его вера? Не религия, а именно вера.
Я не знаю другой такой силы, способной овладеть человеком и вести его по жизни. Один верит в деньги, другой – во власть, но все они оказываются равны перед лицом смерти. И лишь вера в любовь позволяет преодолеть смерть. Я не хочу читать проповедь – я меньше всех имею на это право.
Но когда я зашел в церковь, касаясь кончиками пальцев центра теплой ладони Мэтта, я понял, как мне жить дальше. Это не было похоже на какое-то откровение или что-то в этом роде… Я никогда не был религиозен и вряд ли когда-либо буду. Но свои ощущения от того дня я пронесу сквозь всю свою жизнь.
Тихо падает снег. В небольшой церкви светло и спокойно. Мэтт сидит на скамейке и думает. Я стою перед витражами. На улице выглядывает солнце, и моя белая одежда приобретает яркие, чистые, ничем не замутненные цвета – ярко-алый, золотой, небесно-голубой, темно-синий, изумрудно-зеленый… На мои глаза наворачиваются непрошенные слезы. Мне кажется, что они нежного теплого цвета – на моем лице лежит изображение Святой девы с Младенцем.
В этот момент я понял Рюузаки. Я понял его целиком, всю его жизнь, всю его веру в справедливость. Я словно еще раз услышал его голос…
Нет, человека красит не его характер и не его окружение. Человек – не царь и не бог, и не должен быть богом. Человек по сути своей – никто, только форма, черно-белый рисунок.
Нам дает нашу краску наша вера. Не важно, как зовут твоего Бога – Аллах, Саваоф, Иисус, Будда… Если ты веришь в любовь, все имена превратятся в мертвые буквы.
Передо мной вновь и вновь проходили поступки окружающих меня людей – в новом свете, под новым ракурсом.

- Рюузаки… - шептал я, сидя на полу среди ярких пятен.

Кто же ты, Рюузаки? Как ты мог так любить всех? Как ты мог вынести такую печаль, лишь слабый отголосок которой я испытываю теперь?..
В раздавшемся неожиданно праздничном звоне колоколов я услышал для себя ответ. Чистый высокий звук летел над землей, и, выйдя из церкви, мы осознали себя совершенно другими людьми.

- Как ты думаешь… - Мэтт поправил на мне белый шарф, - Мелло бы обрадовался?

- Я думаю, да, - я тихо сжал его ладонь, - он бы обрадовался.

Мы прошли по заснеженному лесу. Начинались сумерки. На еловых лапах лежали целые шапки белого блестящего холодного серебра. Мы сыпали друг другу его за шиворот, не опасаясь снова заболеть; мы валялись по снегу, кидались снежками. Напряжение, державшее нас после ухода Мелло, спало.

- Мелло не умер. Он просто ушел немного раньше нас. Разумеется, мы его еще много раз увидим, - проговорил Мэтт спокойным и уверенным голосом, когда мы сидели на том самом берегу, где я невольно расширил свои познания в области содомии. Сейчас это казалось почти смешным, хотя воспоминания о боли не давали отнести это к обыденным вещам.

- Я уверен, что с ним сейчас все хорошо. Если он не пишет, то это потому, что не хочет нас травмировать. Мы были вдвоем. А он один во всем мире, - медленно ответил я, представив себе одиноко бредущего Мелло.

- Все с этим шокоманом будет в порядке, - буркнул Мэтт.

Разговор о Мелло можно было сравнить с надавливанием на старый шрам – уже давно не больно, но это-то и настораживает. Когда не испытываешь боли там, где она должна быть, это всегда странно. Я похлопал его по плечу.

Мы не успели подготовить друг для друга подарков и не рассчитывали на что-то кроме дежурного поздравления Роджера, который заметно сдал после смерти Ватари. Отсидев положенное время за праздничным ужином, мы поднимались ко мне в комнату, когда почувствовали, что что-то не так.
Слишком тихо. Слишком темно. Почему-то не работают лампы в коридоре. Где-то внизу подростки и дети пошли на улицу пускать фейерверки.
И запах. Всюду. Он витал в воздухе.
Шоколад.
Мэтт схватил меня за руку. Преодолев последнюю ступеньку, мы не дыша смотрели на узкую полоску света, льющуюся из приоткрытой двери моей комнаты.
…Запах шоколада кружил голову. Мэтт зажмурился. Сел на ступеньки. Я чувствовал, что и мои колени дрожат. Неожиданно Мэтт вскочил и в два гигантских прыжка преодолел расстояние от верха лестницы до моей двери.
Я слушал.
Тишина.
Тишина.
Всхлип.

2.
Во всех его действиях и поступках
Проглядывал один вопрос:
Где ты? (с) Ниа

Я тихо-тихо подошел поближе и заглянул к себе в комнату. В центре стоял Мэтт и обнимал Мелло. Я почувствовал, что слезы снова обжигают мне глаза.

- Мелло, - прошептал я одними губами. Тот оторвался от Мэтта и подошел ко мне. Один его запах способен лишить меня здравого смысла. Когда Мелло обнял меня, я рыдал в три ручья.

- Тихо, тихо, комок ваты, - шептал он мне на ухо и, смеясь, покрывал мою шею и плечи маленькими аккуратными поцелуями. Я задрожал.
Когда, слегка успокоившись, мы втроем лежали на белом пушистом ковре, Мэтт задал самый главный вопрос, на который у меня не хватало мужества:

- Надолго?
Мелло помедлил и нехотя ответил. Было заметно, что слова причиняют ему боль.

- Завтра утром меня уже не будет.

- Ясно, – тихо кивнул Мэтт. – Но до утра еще столько времени…

И все это время, что мы провели вместе, я недоумевал: мы не видели его от силы полтора месяца, но ощущение было такое, что расставались мы по меньшей мере на несколько лет.
Мелло изменился за это время. Он приобрел взрослую жесткую походку; уголки его губ уже не были такими мягкими – они все чаще выражали решимость и гордость. Зеленые глаза привыкли повелевать. Он отрастил волосы еще длиннее, чем они были у него в приюте. Все это можно было пережить, все это было совсем неважно по сравнению с тем, что он сказал, когда мы ложились спать – все-таки мы с Мэттом были еще очень слабы.

- Я не мог связаться с вами… Когда-нибудь расскажу, почему. Но теперь я буду писать. Не слишком часто, но раз в неделю – точно.

Мэтт заснул раньше нас. Мы накрыли его одеялом и долго сидели рядом, разговаривая о всяких мелочах. Мелло нежно гладил Мэтта по голове, пропуская сквозь пальцы пряди его волос.

- Не пойму его цвет. То ли рыжий, то ли русый… Вот так с ними, сербами, - смеялся он, откусывая кусочек шоколада и лукаво посматривая на меня. Я понимал, к чему он клонит, и от этого по моему телу неконтролируемо пробегали волны жара. Мелло это явно забавляло. Меня пугало и влекло.

- Ты так вырос, - честно сказал я ему, когда мы отошли от Мэтта и встали у окна. – так сильно изменился…

- Положение обязывает, крошка, - Мелло горько усмехнулся.

- Положение? – я по старой привычке накрутил на палец прядь волос.

- Я скажу тебе только одно слово, и ты больше никогда меня об этом не спросишь, - он остро глянул мне в глаза. Я кивнул. – Мафия.

Я медленно закрыл глаза и сел на подоконник лицом к Мелло. Значит, мафия…

- Приходится держать себя на уровне. Оружие, мотоциклы, девочки-мальчики. – он зло смеялся сам над собой.

- Чего ради?...

- Я всего лишь исполняю свою роль. Распределением ролей занимался не я…

- Рюузаки?

- Он не сказал «иди в мафию». Он показал мне общее направление моей работы. Я должен начать раньше, чем ты. Я должен мешать Кире. У всех нас свои роли… И скоро ты останешься совсем один, потому что… - Мелло резко замолчал и посмотрел на Мэтта. В эту секунду я особенно четко осознал то, что все мы поняли уже давно – для нас нет больше ничего в Вамми.

- Когда должен уйти Мэтт? – напрямую спросил я.

- Несколько месяцев. И потом почти сразу – ты.

- Это радует. – Я смотрел, как Мелло дышит на холодное стекло и рисует на нем. – в конце концов, детство кончилось.

- А оно было у тебя, Ниа? Оно у кого-то из нас было? – спросил грустно Мелло и погладил меня по щеке.

- Нечто очень-очень на него похожее, - честно признался я. – Ощущение того, что ты маленький. Твой шоколад. Слепое восхищение Рюузаки. Игрушки. Даже тепло.

- Ты не был особо похож на других детей. Мы всегда побаивались тебя. – Мелло стоял близко-близко, живот почти прижат к моим согнутым коленям, зеленые глаза смотрят в снежное мягкое темное небо.

- Меня? – я был близок к тому, чтобы удивиться. Еще немного – я даже чувствовал ту грань в ощущениях, за которую мне так и не удалось переступить.

- Подумай сам, что ты должен был внушать очень талантливым детям, - Мелло выделил последнее слово, - детям, которые не мыслят свою жизнь без игр и общения, розыгрышей, уроков и смеха над учителями.

- Непонимание, - быстро ответил я. Коленям становилось жарко, – какое испытывал и я, глядя на вас.

- Мэтт рассказывал, как сложно было вытащить тебя на улицу… Ты ведь не жалеешь сейчас. – Мелло видел, что сидеть мне неудобно, но не отходил.

Это заставило меня поразмыслить над последней фразой – Мелло явно имел в виду не только первый день моей жизни в обществе сверстников.

- Пожалуй, нет, - медленно проговорил я, вспомнив дождливый день на озере.

- Утрата идеала всех нас сделала куда взрослее, - прошептал он, глядя мне в глаза. Это завораживало.

- Сильно ли ты сам… повзрослел… с тех пор, как ушел? – весь разговор приобрел двойной смысл, стоило нам подсознательно затронуть тему секса.

- Очень. Мне кажется, я стал более злым и грубым… Знаешь, Ниа, я убивал, – он наклонил голову, изучая мою реакцию.

- Наверное, это прекрасно – видеть тебя в момент своей смерти, - холодно откликнулся я.

Я прекрасно понимал, что на счету Мелло есть убитые, но мне не хватало пока мужества соотнести того Мелло, с жестокой улыбкой нажимающего на курок, с Мелло, нагловато прижимающего меня спиной к начинающему запотевать от тепла моего тела стеклу.

- Не думаю, что они в тот момент думали о моей внешности, - горько рассмеялся он, поправив волосы немного женским жестом.

- Ты можешь свести с ума, - честно признался я, - твои жесты, твой голос, обороты речи – все это завлекает. Наверное, даже умереть можно… Ненадолго.

- Маленькая смерть, - Мелло поднял бровь. Погладил мое колено. Я вздрогнул и постарался расслабиться, чтобы не дать ему повода для острой насмешки. – Кое-где так называют оргазм.

- Ты решил поговорить об этом, не маскируясь двусмысленными понятиями? – я произнес это бесцветным вежливым голосом.

- А ты решил сделать вид, что тебя это не волнует?
Я промолчал.

Сейчас было как никогда важно сохранить наши прежние отношения. Поймите меня верно – я не извращенец, не гомосексуалист, не «сраный педик». То, что происходило между мной, Мэттом и Мелло, нельзя было отнести к обычному удовлетворению потребностей тела. Люди боятся посмотреть друг другу в глаза, если подсознательно чувствуют неестественность своих действий. Мелло же не отрываясь глядел на меня широко раскрытыми глазами. Наш, любимый, знакомый Мелло, которого так тяжело было принять с его новыми чертами и фактами биографии – да, он хотел секса, но прежде всего он хотел меня.

- Ты можешь себе представить себя с кем-то, кроме меня и… наверное… Да, кроме меня и Мэтта? – спросил он, нарушив становившееся напряженным молчание.

- Нет, - коротко ответил я.

Честно говоря, я и с Мэттом себя представить не мог. Но мысль о девушках вызывала у меня страх, а о других мужчинах – рвотный рефлекс.

- Ты должен понимать, что дело не в возрасте. – Мелло не отводил взгляд, и я заерзал по подоконнику. – Мэтт лишился девственности в двенадцать. Я в тринадцать.

- А я немного подожду с этим, - не удержался я. Сама мысль о чьем-либо прикосновении казалась отвратительной. Разумеется, я не имею в виду прикосновения этих двух.

- Да, пожалуй, - он, изучая, оглядел меня с головы до ног, задержав взгляд на моих коленях. Я почувствовал, что краснею.

- Чего ты хочешь? – напрямик спросил я.

- Тебе честно? – он прикрыл глаза, - мне хочется очень много чего.

- Огласи ассортимент, - я не думал, что способен на подобный цинизм. Но последующие слова Мелло меня обезоружили.

- Я хочу, чтобы все было как прежде. Без крови, насилия, убийств… Хочу лепить снежки и бить стекла, хочу сидеть и отдыхать с Мэттом и тобой. Хочу теплый летний вечер на берегу моря. Хочу, чтобы ко всем чертям провалился этот поганый Кира, эта херова мафия, и остались только мы втроем.

- Может быть, что-то из этого… Но сейчас… - я не договорил, заметив, что ладонь Мелло скользит по моей ноге.

- Если ты хочешь услышать, что мне сейчас неймется кого-то трахнуть, то вынужден тебя разочаровать. Ты как объект сексуальной охоты чисто физиологически не можешь и не должен меня волновать, - быстро проговорил он. – Ничто не произойдет без твоего согласия. Я себя контролирую.

- А если я сделаю вид, что просто подчиняюсь? – тихо спросил я и перестал сжимать колени. Рука Мелло тут же скользнула на внутреннюю поверхность моего бедра. – ты не дождешься от меня признания.

- Обойдемся и без признания, комок ваты, - Мелло чисто и легко рассмеялся, и я улыбнулся ему. Мы перешли через самое трудное. Никогда теперь секс не станет помехой нашей дружбе, не будет первой, основной целью. Возможно, это глупо, но в тот момент меня это волновало больше всего.

- Пусть так, - прошептал я, когда ладони Мелло обхватили меня за талию. Мои колени по-прежнему упирались ему в живот, и я, чуть дрожа, слегка развел их в стороны. В эту же секунду он, дразнящее облизнув губы, дернул меня на себя. Я оказался прижат к его паху. Было неудобно и стыдно, но ни один из нас не отвел взгляда.

- Горячо, - пожаловался я, когда Мелло коснулся губами моей шеи.

- Будет горячее, - выдохнул он мне в ухо. Меня начала бить крупная дрожь, и я не мог взять под контроль свое тело. – Главное – не раздолбать стекло.

- Ты думаешь, у него будут веские причины разлететься? – я обнял его за шею одной рукой. – Мэтт спит, вообще-то…

- Значит, придется тихо. А что касается стекла, то должен заметить – особой мягкостью я не отличаюсь. – Мелло на секунду отдалился, рассматривая пуговицы на моей кофте с выражением неприкрытой ненависти, а затем с силой дернул за ее края. Пуговицы поскакали по подоконнику под смех Мелло. Неожиданно он посерьезнел, - скажи… у вас с Мэттом что-то было?

- Нет. Было слишком тяжело… стало бы еще тяжелее.

- Ясно… - он провел тыльной стороной ладони по моим губам, призывая меня к молчанию. Затем наклонился и легонько куснул за горло.

3.

Черт подери эту мафию.
Она не дает мне трахаться, с кем я хочу (с) Мелло.

Мелло.

Было очень сложно вырваться на один день обратно в приют. Прошло полтора месяца, но я чувствовал, как растет тоска и боль моих друзей – я ощущал это на расстоянии, и не мог позволить себе медлить. Я заплатил за этот день тяжелой работой, измотавшей меня своей жестокостью и бессмысленностью. Еще немного, и кончится война за главное место. Я почти добился своего, - мальчишка, которому еще нет шестнадцати, хотя мафиози дожидались повышения годами. Этот день мог бы стать решающим… Но я пожертвовал быстрым успехом ради Мэтта и Ниа. Я все равно добился своего – пусть на пару дней позже.
Легче всего было взять такси, но я не должен был засветиться. Поэтому я выбрал мотоцикл, хотя это имело некоторые минусы – я не должен был выпивать слишком много. Меня можно назвать безрассудным и сумасшедшим, но быть камикадзе я не собирался.
Заледенелая дорога, сугробы по обочинам. Видимость почти нулевая, а скорость – максимальная, но с учетом того, что дорога абсолютно прямая, я могу позволить себе это.
Оглядываю себя, ненадолго оторвав взгляд от шоссе перед собой. Снег налипает на черную кожаную куртку, холодит ноги. Как всякий приличный мотоциклист (едва сдерживаю смешок), я в шлеме, и это очень непривычно. Как правило, шлем может стоить тебе жизни, если необходимо открыть огонь: ограничено поле зрения, голова поворачивается далеко не так быстро, как ей положено. За упущенную секунду заплатишь выпущенными кишками и узором из своих мозгов на стенке. Или еще где-нибудь.
Солнце то появляется, то скрывается, снег начинает слепить глаза, и я сбавляю скорость. Малыш Ниа любит снег… Кстати, о Ниа. Не чувствуется напряжения – словно бы Мэтт и Ниа перестали так убиваться. Им было сложно, я понимаю. Мне легче – слишком занят был выживанием, чтобы очень тосковать. Цинично, но верно.
Я хочу их увидеть.
Осталось около трех часов. Если они здоровы и в хорошем настроении, то сидят на нашем озере. Я прогнал назойливые неприятные воспоминания. Начинает смеркаться.
Осталось около двух часов. В такой хороший вечер они, должно быть, уже возвращаются в приют, замерзшие, усталые и счастливые – я чувствовал это в воздухе. Мэтт был точно счастлив. Воспоминания наконец отпустили свою железную хватку. Снег летит свободно и легко. Небо налилось ночной синевой, я снова сбавляю скорость. Изредка навстречу попадаются машины – люди спешат на Рождество попасть домой; свет их фар заставляет меня щуриться. Дурацкий шлем!
Осталось менее часа. Совсем темно, снег валит, в моем капюшоне вырос маленький сугроб, холодными ручейками стекает на спину. Мокро и противно, но меня переполняет радость. Позволяю себе вилять по дороге.
Полчаса. Вот то место, где мы прощались.
Пятнадцать минут. Мимо меня проплывают дома. Постройки приюта. Церковь. Сворачиваю на узкую грунтовую дорогу – не хочу отмечаться на главном входе. А охранник с южной стороны знает меня очень хорошо – еще с того времени, как я выпрашивал шоколадки. Он никому не скажет.
Я остановился, снял этот идиотский шлем, вытряхнул снег из капюшона и складок куртки. Глубоко вдохнул. Запах дома – это всегда что-то особое, за последнее время я понял это очень хорошо. 

- Мелло? – охранник удивленно оглядел меня.

- Привет, Ишива. – я кивнул ему, – Счастливого Рождества. Я ненадолго, утром уеду.

- Удачи. Мотоцикл оставлю в пристройке, утром сам забери, меня скоро сменят, – что я особо ценил в Ишиве, так это его умение понимать все без лишних слов… и не задавать ненужные вопросы. 

- Спасибо.

Я шел по снегу, вкусно похрустывающему у меня под сапогами. Мэтт и Ниа наверняка сидят за праздничным столом. Я должен торопиться – они никогда не любили большие сборища.
Я достал шоколадку, громко зашуршал фольгой. На холоде шоколад был твердым и холодным, приятно крошился на зубах, а лишь потом таял на языке. Вот главный корпус. Нижний этаж залит светом – придется идти через черный ход. На мое счастье, он оказался не заперт, и я без особых приключений миновал главный зал, лишь заглянув в приоткрытую дверь. Остановился я лишь один раз, уже поднимаясь по лестнице, когда среди шума праздника мне послышался до боли родной голос.

- Пойдем уже? – негромко спрашивал Мэтт.

Наверное, Ниа кивнул ему в ответ. Я быстро и бесшумно дошел до комнаты Ниа, чувствуя запах его и Мэтта. Комната Мэтта была закрыта, а вот крошка Ниа явно забыл – необычно для него. Я на ощупь отыскал выключатель и включил свет. Бросил мокрую куртку в угол – Ниа простит. Снова услышал голоса и скрип ступенек.
Потом голоса неожиданно стихли.
Тишина. Тяжелое дыхание.
Дверь резко распахнулась, и меня чуть не сбил с ног Мэтт, крепко обнявший меня и зажмурившийся. Я почувствовал, как глаза наполняются слезами, и громко всхлипнул, уткнувшись носом в его плечо.

Я стою, прижав Ниа к стеклу. Его рука обвивает мою шею, щеки покрыты румянцем стыда, губы изогнуты в шаловливой улыбке – такое раз в жизни, наверное, можно увидеть. Только что был тяжелый для нас обоих разговор, а сейчас он прижимается ко мне, шепчет какую-то чушь, что ему горячо и щекочет мне шею своими белыми волосами. Легонько кусаю его – за ухо, за шею, за нежную кожу ключиц. Белый-белый, но это не производит впечатления альбинизма – этот редкий тип внешности, который сейчас невозможно встретить. На шее пульсирует синеватая вена, Ниа дрожит и смущается, когда я провожу горячими ладонями по его плечам, стягивая одну из его чертовых белых кофт.
Какая же белая кожа – я почти забыл ее ослепительный свежий оттенок. Его неровное дыхание. Моя усмешка. Сам себе кажусь чересчур резким – черные дорогие шмотки, шнуровка в самых интересных местах – по сравнению с его по-детски трогательной невинностью – белая мешковатая кофта, такие же штаны. Особо умилили белые носки с маленькой желтой уточкой на голеностопе.
От него пахнет чем-то сладким и приятным, вроде мятных леденцов. Или маленьких шоколадок, в которых вкусный мятный крем – мои любимые. Он оказывается на вкус таким же – мятным и немного шоколадным, когда я запускаю пальцы в его волосы и целую его, из-под ресниц наблюдая за его реакцией. Когда мои губы касаются уголка его рта, он тянется мне навстречу, но после того, как я властно проникаю в его рот, он теряется и не знает, что делать. Беру его двумя пальцами за подбородок, продолжаю целовать сильно, но ласково. Ниа выдыхает и хватается за мои плечи – с вполне взрослой силой.
Перевожу взгляд на стекло – оно запотело рядом с тем местом, где ерзал Ниа. Кажется, мы отрезаны от всего мира… Идет снег.
Его глаза улыбаются мне – почти черные глаза, кажущиеся такими странными на фоте бледной кожи, бескровных губ и белых волос.
Ниа тянется к моему воротнику – хочу помочь ему, но он убирает мои руки и быстро справляется с застежками. Черт подери, хватит воспринимать его как ребенка. Подумаешь, полтора года разницы… Он срывает с меня одежду, зрачки расширены, дыхание глубокое, но неровное.
Неожиданно эта вспышка инициативы проходит, Ниа закрывает лицо руками, чтобы не выдать своего испуга.

- Не бойся, - это все, что я могу ему сказать. Я продолжаю шептать ему это, когда уверенно и быстро сдираю с него штаны, когда чувствую, что он возбужден и испуган. Когда мои руки касаются его бедер, и я едва подавляю желание сказать ему, что хватит считать себя ребенком, если у тебя такое в штанах.

- Не бойся, - хрипло прошу его, и он безмолвно вцепляется мне в волосы, когда я склоняюсь над его бедрами и беру в рот. По идее, должен чувствовать себя шлюхой, но – не чувствую. Он дрожит и тихо вскрикивает, прогибаясь назад, потом вспоминает о спящем Мэтте и царапает мои руки, мои плечи, мотает головой. Смотрю на него снизу, во рту – упруго, тепло, чуть солоновато. Ощущение живой плоти. Чуть прикусываю, и он не сдерживаются – снова вскрикивает и закрывает глаза. Мои волосы касаются кожи его бедер – интересное, должно быть, ощущение. Я бы сказал ему «не бойся», да вот рот занят.
Он двигается мне навстречу – это так трогательно, но, боюсь, придется прервать это интересное занятие – кожаные штаны начиняют причинять мне боль, я быстро распускаю шнуровку на ширинке. Ниа приходит в себя, смотрит на меня слезящимися глазами, пытается восстановить дыхание.

- Кому сказал, не бойся, - это жестоко – оставлять его, не доведя самую малость. Но ничего не поделаешь. Спускаю штаны, смачиваю член слюной. Обхватываю пальцами член Ниа – он закусывает губу и смотрит на меня из-под опущенных ресниц, ожидая дальнейших действий. Хочешь что-нибудь интересное? Рывком закидываю его ногу себе на плечо, плотно прижимаю Ниа к стеклу, начинаю двигать мокрой ладонью. Он беззвучно кричит, сжимая зубы на моем плече, и тогда я медленно вхожу в него – через сопротивление тугих мышц; жарко и тесно. Он охает и требовательно водит руками по моей спине, вверх и вниз по позвоночнику, пока не вцепляется одной рукой в мои ягодицы, а другой не опирается на подоконник. Начинаю двигаться, плотно сжимая его. Ниа кончает, когда я на подходе – тепло и мокро между нашими телами, он разом обмякает и отпускает меня.

- Так просто не отделаешься, - ухмыляюсь и всаживаю в него; движения размашистые и сильные. Ниа хитро улыбается и показывает кончик языка. Я теряю контроль над своим телом, забываю, что он не привык к подобным практикам. Я перестал быть ласковым, я держу его очень крепко и, наверное, даже немного больно. Ниа немного пугается этой силы и скорости, молчит, потрясенный. Чувствуя оргазм, быстро выхожу из него и кончаю ему на живот.
Он понимает этот условный знак.
«Мое».

- Твое, твое, - устало и счастливо шепчет он, обнимая меня и почти падая с подоконника. Я удерживаю его, кладу рядом с собой, накрываю одеялом. Сам ложусь в середину. Белый мягкий ворс приятно касается кожи.
Мэтт во сне пододвигается ко мне, Ниа кладет мне голову на плечо. Мы засыпаем все втроем – и не хочется думать, что через несколько часов я должен буду уйти.

 

Если не отдашь мои сигареты,
Заставлю тебя их выкурить. Тогда посмотрим,
Кто кого. (с) Мэтт

Мэтт.

Я проснулся часов в шесть утра. Мелло не было, и я испугался, что он уехал по такой темени. Но его куртка все так же валялась в углу, а на столике была включена лампа – Мелло не уехал бы, оставив свет в комнате, где мы спим.
До меня донесся шум воды из ванной. Я выдохнул с облегчением – значит, он еще здесь, еще успею обнять его на прощанье.
Ниа спал, подложив под щеку ладошку, лицо его выражало такую степень счастья, что я невольно позавидовал его снам. Оба мы были заботливо укрыты одеялами – у Ниа их было два, одно в шкафу, другое на кровати. Мы спали так близко, что Мелло, наверное, досталось сразу два одеяла. Во сне я чувствовал, как он сжимает мою руку.
Что-то заставило меня потрясти головой. Что-то в этом раю было неверно. Я пробежался глазами по комнате, взглянул еще раз на Ниа и, наконец, понял. Голые плечи. Ниа никогда не спал голым.
Я осторожно приподнял его одеяло и увидел белые засохшие потеки на его животе. Как ни странно, мне не было обидно или неприятно – это вызвало лишь беззлобный смех с моей стороны. Ребята учудили.

- Доброе утро, Мэтт, - я услышал голос друга и повернулся в его сторону. Голый по пояс Мелло вытирал плечи белым полотенцем.

- Привет, Мэл, - прошептал я ему в ответ, не желая будить Ниа. – Снова трахались?

- Ага, - он выглядел веселым. Не было похоже, что его терзают угрызения совести, - ему понравилось.

- Тебе тоже, как вижу, - я выполз из-под одеяла и обнял его. – Извращенцы.
Я получил от него ласковый пинок и рассмеялся.

- Сам такой, - Мелло показал мне язык. Его живот заурчал, – весь мой организм протестует против подобного названия.

- Твой организм протестует против подобного голодания, - я мог себе позволить поворчать, - ты когда ел в последний раз? Готов поспорить, что вчера днем. У тебя хватит времени совершить набег на кухню?

- Старые добрые набеги, - улыбнулся Мелло, надевая кофту. Я присвистнул, увидев такое количество застежек. Он проследил мой взгляд, - а Ниа за секунду справился.

- Нетерпеливый какой, - я покачал головой, шнуруя кроссовки.

Тихо болтая и смеясь, мы спустились в кухню, взломали дверь и унесли с собой кучу еды, включая коробку шоколада. Услышав отдаленные голоса, мы, пихаясь и хихикая, бросились обратно к Ниа, и уже из его комнаты, приоткрыв дверь, слушали ругань повара.

- Закури, а?... – попросил меня Мелло, когда часы показали семь утра. Я достал сигареты. Мы подошли к окну (Мелло странно улыбнулся).
Минут пятнадцать мы стояли молча – я курил сигарету за сигаретой, Мелло уничтожал шоколад.

- Пора, - вздохнул он наконец.

- Ясно, - коротко ответил я.

- Знаешь, что? – он хитро поглядел на Ниа, потом перевел взгляд на меня, - рекомендую тебе Ниа, он замечательный. Мелло едва увернулся от моей ладони и громко прошептал, - он сказал, что вы не спали… Это надо исправить.
Я погнался за ним по комнате, тихо перепрыгивая через разбросанные вещи и грозясь его убить. Он по-идиотски ржал. Потом остановился рядом с Ниа, опустился рядом с ним на колени и нежно поцеловал в щеку. Ниа улыбнулся во сне.

- Не провожай меня, вдруг Ниа проснется… - замялся Мелло, - слушай, ты ведь не забыл, что у тебя четыре месяца?

- Нет. Ты сказал ему? – встревожено спросил я.

- Да.

- Хорошо, – я выдохнул с облегчением. Что ни говори, я боялся сказать Ниа об этом – Эл только ему не дал четких сроков и приказов.

- И еще. Я присматриваю для тебя место. – Мелло улыбался, но я знал, что значит «найти место» в мафии, каких усилий это требует.

- Друг…

- Тсс, - он покачал головой. – Не благодари. Я напишу через несколько дней, когда удостоверюсь, что сеть под моим контролем.

- Давай…

Мелло стоял в дверях, спокойно улыбаясь. Сейчас, с утра, в нем не было ничего жестокого и злого, ничего, что указывало бы на трудную опасную жизнь, а ведь вчера на нем лежал отпечаток этой жизни.

- Береги себя, Мэтт.

- И ты себя, Мелло.

Мы в последний раз обнялись. Мелло легко сбежал по ступенькам, обернулся, помахал мне рукой на прощание.

Сидя возле спящего Ниа, я вспоминал наш последний разговор вчерашним вечером, когда Ниа торчал в душе, а мы вышли на балкон.

- Начинаю ловить себя на том, что боюсь будущего, - Мелло говорил веселым голосом, но я почувствовал таящееся за это веселостью беспокойство.

- А раньше не боялся? – мне нравилось тут стоять, снег ложился на волосы и щеки, таял прямо на коже.

- Как тебе сказать… Раньше все было впереди. Что бы мы ни делали, у нас всегда был надежный щит. Не было старых ошибок. Даже раскрытие преступлений было скорее развлечением и тренировкой, чем работой. Мы жили тем, что верили в будущее.
Я затянулся. Мелло кинул вниз комок снега.

- Я первым из всех нас вступил в игру. Я впервые действую в одиночку. У меня нет сообщников, у меня нет друзей поблизости, а подвергать опасности тебя или крошку Ниа я не буду. Если меня убьют, ты узнаешь об этом, только если Роджер соизволит тебе это сообщить.

- Я чувствую тебя, - тихо произнес я. – Все это время мы вдвоем были похожи на двух сумасшедших. Я не говорил тебе еще – мы первый день как вышли из лазарета. Ниа лежал с сильнейшим воспалением легких, бредил и руки вверх тянул, звал тебя. Орал на весь лазарет «Мелло, Мелло, почему ты плачешь?» Мне было легче, организм более сильный… Но я знаю, что тебе было очень тяжело, и только пару дней назад стало лучше.

- Ты прав, - помолчав, ответил Мел, - есть что-то большее, чем просто дружба. Я чувствовал, что вы делаете, когда ехал сюда. Когда вам плохо, в моем сердце какое-то неясное напряжение…

- Телепатия? – усмехнулся я, туша окурок.

- Не относись к этому так презрительно, - он покачал головой, - в последние недели я понял, что самая малость может спасти человеку жизнь… Самая малость может его погубить. Может, я умру, потому что ем шоколад, а не леденцы. А ты спасешься, потому что кофта на тебе будет черно-белая, а не красно-черная.
Его размышления напомнили мне кое о чем.

- Мы зашли в церковь.

- И? - он остро глянул на меня. Тема веры всегда была для него больной.

- Я понял, что Ниа станет куда лучшим последователем Эл, чем мы с тобой.

- Я никогда в этом не сомневался, - тихо проговорил Мелло.

- Он был так похож на него… Выражение лица, жесты, походка, - он даже горбился сначала! Такое ощущение, что часть Рюузаки перешла на него.

- Это вполне возможно. Мэтти…

- Да, Мэл? – мы редко зовем друг друга уменьшительно-ласкательными именами.
- Мне кажется, мы умрем за него, за один из его величайших планов, - просто сказал Мелло, вытирая снег со лба, – если это потребуется, я отдам за него свою жизнь.

- Надеюсь, это не понадобится, - хмуро проговорил я, чувствуя, как слова, сказанные Мелло, проникают все глубже в мое сознание. – Не хочу думать пока об этом. Я еще чужими-то жизнями распоряжаюсь не очень экономно, как ты помнишь.

- Тогда забудь пока об этом. Рассчитывай пока на то, что мы есть друг у друга…

- Да.

- Кстати, - Мелло начал дрожать, - перед тем, как мы пойдем в комнату… Малыш Ниа немного незавершен.

- Что ты имеешь в виду? – поинтересовался я.

- У меня во рту шоколадка, в руке пистолет. У тебя во рту сигарета, в руке приставка. А у него во рту пусто, а в руке эти чертовы паззлы.
- Я бы подсказал тебе совет насчет его рта, но боюсь, что ты ему последуешь, – я пошло ухмыльнулся. Мелло покраснел, но быстро пришел в себя.
С этим мы зашли в комнату, где уже сидел на полу Ниа.